Максимилиан Волошин даже запечатлел эти выражения, обозначавшие расстрел и пытки, в своем знаменитом стихотворение «Терминология»:
Максимилиан Волошин - ТЕРМИНОЛОГИЯ
"Брали на мушку", "ставили к стенке",
"Списывали в расход" -
Так изменялись из года в год
Речи и быта оттенки.
"Хлопнуть", "угробить", "отправить на шлёпку",
"К Духонину в штаб", "разменять" -
Проще и хлеще нельзя передать
Нашу кровавую трепку.
Правду выпытывали из-под ногтей,
В шею вставляли фугасы,
"Шили погоны", "кроили лампасы",
"Делали однорогих чертей".
Сколько понадобилось лжи
В эти проклятые годы,
Чтоб разъярить и поднять на ножи
Армии, классы, народы.
Всем нам стоять на последней черте,
Всем нам валяться на вшивой подстилке,
Всем быть распластанным с пулей в затылке
И со штыком в животе.
29 апреля 1921
Симферополь
Ранним утром 8 ноября 1917 года Николай Николаевич Духонин получил приказ Совета Народных Комиссаров, подписанный Лениным, о незамедлительном начале предварительных переговоров с немцами по поводу перемирия. Ставка верховного главнокомандования русской армией предпочла не отвечать на эту депешу. Спустя сутки лидер большевиков потребовал генерала к прямому проводу. Разговор длился два с половиной часа. Когда Духонину в ультимативной форме было отдано распоряжение немедленно подчиниться новому правительству, он ответил категорическим отказом. Николай Николаевич заявил, что никто не уполномочивал Совет Народных Комиссаров на принятие таких судьбоносных решений. В ответ Ленин продиктовал приказ: «Мы увольняем Вас с занимаемой должности за неповиновение». Генералу Духонину при этом предписывалось по законам военного времени продолжить службу до тех пор, пока его сменщик, прапорщик Крыленко, не прибудет в ставку. Николай Николаевич тут же составил экстренную телеграмму командующим всех фронтов о том, что он не подчиняется новому правительству, в отставку не подает и запрещает ведение мирных переговоров с противником. В результате он очень скоро получил депеши от генералов Володченко, Пржевальского и Щербачева, в которых те заявили о своей поддержке Духонина. Страна сделала последний шаг к Гражданской войне. Пожалуй, никому так точно не удалось описать весь ужас русской смуты, как бывшему добровольцу Ивану Савину(Саволайнен http://taina.aib.ru/biography/ivan-savin.htm):
Братьям моим Михаилу и Павлу
Ты кровь их соберешь по капле, мама,
И, зарыдав у Богоматери в ногах,
Расскажешь, как зияла эта яма,
Сынами вырытая в проклятых песках,
Как пулемет на камне ждал угрюмо,
И тот, в бушлате, звонко крикнул: "Что, начнем?"
Как голый мальчик, чтоб уже не думать,
Над ямой встал и горло проколол гвоздем
Как вырвал пьяный конвоир лопату
Из рук сестры в косынке и сказал: "Ложись",
Как сын твой старший гладил руки брату,
Как стыла под ногами глинистая слизь.
И плыл рассвет ноябрьский над туманом,
И тополь чуть желтел в невидимом луче,
И старый прапорщик, во френче рваном,
С чернильной звездочкой на сломанном плече,
Вдруг начал петь - и эти бредовые
Мольбы бросал свинцоврй брызжущей струе:
Всех убиенных помяни, Россия,
Егда приидеши во царствие Твое...
9 ноября, Ленин от имени Совета Народных Комиссаров по радиотелеграфу обратился к солдатам действующей армии с воззванием взять инициативу в свои руки. «Пусть полки, стоящие на позициях, выбирают тотчас уполномоченных. Мы даем вам права на это»,- говорилось в обращении. Духонин сразу же связался по прямому проводу с военным министерством. В разговоре с генералом Маниковским, он заявил, что не признает правительство большевиков и не желает иметь с ним никаких отношений. Что касается обращения Ленина к солдатам фронта, Николай Николаевич тогда очень точно заметил: «Эти действия исключают всякое понятие о государственности и могут быть на руку не русскому народу, - комиссарами которого себя именуют большевики, а, конечно только Вильгельму». Такую эмоциональную реакцию Духонина легко понять. Ведь как показали дальнейшие события, именно этот указ Совнаркома сыграл решающую роль в необратимом процессе развала армии. Николай Николаевич постоянно обращался к солдатам с призывами соблюдать обязательства перед союзниками и обещал, что законно избранное правительство сделает все возможное, чтобы Россия вышла из войны победительницей, а не побежденной.
Однако от фронтовиков уже мало что зависело. Инициативу открытия сепаратных переговоров с немцами взял на себя новый Верховный главнокомандующий прапорщик-большевик Крыленко. Он с вооруженным отрядом прибыл в Двинск и уже 14 ноября его парламентеры обратились к германскому командованию, нарушив тем самым обязательства страны перед Антантой. Дни Ставки были сочтены. Это отлично понимал и сам Николай Николаевич. В разговоре с генералом Щербачевым он произнес страшные слова: «В том случае, если бы я выбыл из строя, могли бы вы принять на себя обязанности Главковерха? Могу ли я на это рассчитывать?».Утром 19 ноября Духонин отдал свое последнее распоряжение об освобождении генералов, арестованных в связи с августовским мятежом. Он прекрасно понимал, что этим подписывает себе смертный приговор. Большевики мечтали в первую очередь расправиться с ненавистными им корниловцами. Ценой своей жизни Николай Николаевич спас Быховских пленников – Корнилова, Эрдели, Романовского, Маркова... В своих «Очерках русской смуты» Антон Иванович Деникин писал:
«Духонин был и остался честным человеком. Он ясно отдавал себе отчет, в чем состоит долг воина перед лицом врага. Но в пучине всех противоречий, брошенных в жизнь революцией, он безнадежно запутался. Благословив других на борьбу, сам остался. Изверился, очевидно, во всех, с кем шел».
Однако того, что произошло 20 ноября 1917 года, Духонин не предполагал даже в своих весьма мрачных прогнозах. В исторической литературе существует немало подробностей зверского убийства генерала. Однако наиболее точно описал трагедию юрисконсульт Нейман, служивший при Ставке. Согласно его воспоминаниям, все произошло в штабе Крыленко, куда Духонин был доставлен под охраной на автомобиле. Вокзал заполняли толпы праздношатающихся солдат и вихрастых революционных агитаторов. В вагон к Крыленко вошли трое матросов. В руках у одного из них был плакат, сделанный на оберточной бумаге, с крупной надписью углем: «Смерть врагу народа!» Новый главнокомандующий армией, дослужившийся всего лишь до прапорщика, быстро вскочил с места и закричал: «Товарищи! Оставьте! Генерал Духонин не уйдет от справедливого народного суда». Но его никто не слушал. Кто-то из моряков подошел к Николаю Николаевичу, и, тронув за плечо, бросил: «Пойдем». Крыленко обреченно сел, склонил голову к столу и закрыл пальцами глаза и уши. На площадке вагона произошла короткая борьба. Духонин держался за поручни и не уступал натиску трех озверевших палачей. Выстрел из нагана в затылок свалил его с ног, а тело убитого генерала потом долго терзала ликующая толпа. Новый главнокомандующий, бывший прапорщик русской армии Крыленко так объяснял одно из первых преступлений советской власти:
«Народная ненависть слишком накипела. Несмотря на все попытки спасти его, он был вырван из вагона и убит. Бегство генерала Корнилова накануне падения Ставки было причиной эксцесса. Товарищи! Будьте достойны завоеванной свободы!».Интересно, что уже через год в своих воспоминаниях «Смерть старой армии» Крыленко оправдал жестокое убийство Духонина. Прапорщик сожалел лишь о том, что последнего командующего русской армией не расстреляли. Я даже процитирую наиболее любопытный фрагмент: «Объективно нельзя не сказать, что матросы были правы. Их отправляли в бой, и в тылу они оставляли живым виновника их возможной смерти, объявленного врагом народа»,- конец цитаты. А ведь казнь Николая Николаевича потрясла тогда всю Россию. Даже перешедший к красным генерал Брусилов с болью писал в своих воспоминаниях, что известие о смерти Духонина, стала для него тяжелым ударом. Что уж говорить о тех, кто остался верен присяге и Родине. Их, в первую очередь, и отправляли потом большевики, как они говорили, «в штаб к Духонину», используя самые разнообразные методы. О красном терроре сохранилось немало страшных свидетельств. Но, пожалуй, горче всех и безысходней сказал об этом полковой поэт семеновцев Федор Касаткин-Ростовский:
Их отрывают каждый день,
Расстрелянных и обожженных,
Средь городов и деревень
Без отпеванья погребенных.
Их растерзали без суда
В бесцельной злобе исступленья;
Мы не узнаем никогда
Ни их вины, ни их мученья.
Дальнейшие события показали, что дата захвата ставки отрядами Крыленко была выбрана не случайно. Именно в этот день, 20 ноября 1917 года, в оккупированном немцами Брест-Литовске, должны были начаться сепаратные переговоры о перемирии. И как только единственное препятствие в лице генерала Николая Николаевича Духонина было устранено, Троцкий с воодушевлением взялся за дело…
Комментариев нет:
Отправить комментарий