В. И. Арнольд ИСТОРИИ ДАВНИЕ И НЕДАВНИЕЕ

В. И. Арнольд
ИСТОРИИ ДАВНИЕ И НЕДАВНИЕЕ

М.: ФАЗИС, 2002. — 96 с. ISВN 5-7036-0077-4



Новая книга выдающегося математика современности Владимира Игоревича Арнольда раскрывает ещё одну сторону его многогранного таланта — создание исторических миниатюр, удивительных и по форме, и по содержанию. Простые и яркие изложения собственных воспоминаний и событий многовековой давности всегда несут долю юмора и предстают на страницах книги столь реально, что невольно чувствуешь себя их участником. И ещё одно замечательное свойство «Историй» Арнольда: они всегда поучительны — раскрытые в них человеческие качества удивительным образом перекликаются с современностью. Наконец, многие исторические события и их детали, собранные в этой книжке, вряд ли стали бы нам известны, если бы не мудрость автора, помноженная на умение и страсть "рыться" в лучших библиотеках мира. Так что, без сомнения, эта книжка станет добрым спутником многих Читателей.
Прощание с Владимиром Арнольдом - повелителем катастроф
Влади́мир И́горевич Арно́льд (12 июня 1937, Одесса — 3 июня 2010, Париж) — выдающийся советский и российский математик.
=========

Арнольд поэтический
В интервью «Кванту» на вопрос C. Табачникова «Когда вы доказываете теорему, вы её «создаете» или «открываете»?», Владимир Игоревич ответил, что, безусловно, испытывает ощущение, что он открывает нечто, «существовавшее и без меня»,

















а затем продекламировал строки А.К. Толстого:

Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!
Вечно носились они над землёю, незримые оку.
Нет, то не Фидий воздвиг олимпийского славного Зевса!
Фидий ли выдумал это чело, эту львиную гриву,
Ласковый, царственный взор из-под мрака бровей громоносных?
Нет, то не Гёте великого Фауста создал, который,
В древнегерманской одежде, но в правде глубокой, вселенской,
С образом сходен предвечным своим от слова до слова.
Или Бетховен, когда находил он свой марш похоронный,
Брал из себя этот ряд раздирающих сердце аккордов,
Плач неутешной души над погибшей великою мыслью,
Рушенье светлых миров в безнадежную бездну хаоса?
Нет, эти звуки рыдали всегда в беспредельном пространстве,
Он же, глухой для земли, неземные подслушал рыданья.
Много в пространстве невидимых форм и неслышимых звуков,
Много чудесных в нём есть сочетаний и слова и света,
Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть и слышать,
Кто, уловив лишь рисунка черту, лишь созвучье, лишь слово,
Целое с ним вовлекает созданье в наш мир удивленный.
O, окружи себя мраком, поэт, окружися молчаньем,
Будь одинок и слеп, как Гомер, и глух, как Бетховен,
Слух же душевный сильней напрягай и душевное зренье,
И как над пламенем грамоты тайной бесцветные строки
Вдруг выступают, так выступят вдруг пред тобою картины,
Выйдут из мрака всё ярче цвета, осязательней формы,
Стройные слов сочетания в ясном сплетутся значенье…
Ты ж в этот миг и внимай, и гляди, притаивши дыханье,
И, созидая потом, мимолётное помни виденье!<Октябрь 1856>

Говоря об ошибках в математике, В.И. заметил, что «Ошибки – важная и инструктивная часть математики, возможно, такая же важная часть, как и доказательства. Доказательства для математики подобно тому, что правописание (или даже каллиграфия) для поэзии. Математическая работа обязательно должна включать доказательства, как поэма должна содержать слова» [6].

Вышеприведенные ссылки на поэзию не случайны. Владимир Игоревич любит поэзию и знает наизусть множество стихов. На нашу просьбу прочитать свое любимое стихотворение он сказал: «Я люблю так много стихов, что мне даже трудно выбрать», но затем продекламировал строки Бориса Пастернака (1931 г.)

Есть в опыте больших поэтов
Черты естественности той,
Что невозможно, их изведав,
Не кончить полной немотой.
В родстве со всем, что есть, уверясь
И знаясь с будущим в быту,
Нельзя не впасть к концу, как в ересь,
В неслыханную простоту.
Но мы пощажены не будем,
Когда её не утаим.
Она всего нужнее людям,
Но сложное понятней им.

Арнольд отметил, что «это – специальное стихотворение про математику, одно из самых замечательных стихотворений Пастернака. На мой взгляд, он очень много про науку понимал, про математику». На этих словах В.И. задумался и еще раз повторил, что у него «очень много любимых стихотворений».

Далее он продекламировал такие строки:

Бессмертник сух и розов. Облака
На свежем небе вылеплены грубо.
Единственного в этом парке дуба
Листва еще бесцветна и тонка.
Лучи зари до полночи горят.
Как хорошо в моем затворе тесном!
О самом нежном, о всегда чудесном
Со мной сегодня птицы говорят.

А затем сказал: «Вот, пожалуйста. А это Анна Андреевна Ахматова (Н.Д. - стихотворение 1916 г.). И с ней у меня связана, между прочим, ужасная глупость. Она в 1962 году очень хотела со мной познакомиться, звала в гости, а я к Анне Андреевне не пошел. Как-то забоялся. Я гораздо ближе был знаком с её сыном Львом Гумилевым. Он был такой странный человек. Но с ним то мы были хорошо знакомы, а с ней то нет, хотя она звала», – на этих словах Владимир Игоревич засмеялся и пояснил нам причину: «Я испугался своей ничтожности: что я, а что она!».